Одесский «капкан» для английского «Тигра»

Продолжение

Из воспоминаний первого лейтенанта фрегата «Тигр» Альфреда Ройера, принявшего на себя командование после ранения капитана Джиффарда:

«Корабль обстреливался калеными ядрами, и вскоре мы обнаружили два очага пожара – один на центральной мачте, второй – в очень опасном месте. Ядро пробило корпус у носа, оставило идеально круглое отверстие в кают-компании и стало причиной пожара. Через отверстие можно было рассматривать берег, как в иллюминатор. Кают-компания находилась рядом со складом пороха, и нужно было сделать все возможное, чтобы предупредить начало пожара. Всех, кого можно, мы отправили на помпы для борьбы с огнем. Четыре помпы работали без перерыва и смогли сбить пламя. Затем три помпы начали заливать пороховой склад. Работа эта была нелегкой. В четверть одиннадцатого ядро из 24-фунтовой русской пушки разорвалось около единственного нашего орудия. От взрыва пострадал мичман Джон Джиффард (племянник капитана) и три человека, обслуживающих орудие. Кроме того, взрывом оторвало левую ногу и ранило в правую самого капитана Генри Джиффарда, который стоял у орудия. Осколком разбило подзорную трубу, находившуюся в руках у капитана, и кроме этого, у капитана оказалось десять или одиннадцать осколочных ранений (оперировал капитана прямо по ходу боя штатный доктор корабля Домвиль, а затем, уже на суше, с помощью младшего судового лекаря Лоулесса осуществлялось лечение, причем Джиффард подавал надежду к выздоровлению, но уже через три недели скончался в пассажирском квартале Карантина).

Несчастному же мичману оторвало обе ноги, и он прожил всего несколько часов после ампутации, проведенной хирургом на борту. Он умер по дороге в госпиталь, уже на берегу. В это же время «бизань-марсовый» Трепер потерял левую ногу, юнга Гуд – подносчик пороха, получил несколько ранений в живот и прожил всего несколько дней по прибытии в госпиталь. Он продолжал сражаться даже с ранением. А матрос второй статьи Таннер был ранен осколками в тазобедренную часть ноги и в левую руку. Он вылечился, проведя некоторое время в госпитале. Впоследствии мичман Джиффард, марсовый Трепер и юнга Гуд были похоронены на Карантинном кладбище, которое позже было уничтожено. Это попадание прекратило ответный огонь с корабля. Через некоторое время русские тоже прекратили стрельбу. Раненых снесли вниз, в оружейную, для оказания помощи. Капитан, пользуясь своим правом, приказал поднять русский флаг, сигнализирующий о сдаче в плен. Третий лейтенант был отправлен на берег под белым флагом для переговоров, так как флаг на корабле из-за тумана могли не разглядеть с берега.

Третий лейтенант вернулся ни с чем. Он не смог изъясниться с русскими на английском, а французского он не знал. Кроме того, по правилам карантина он не смог близко подойти к русским и общался на расстоянии. И тогда на берег отправили меня. Я отправился на переговоры с младшим офицером. По прибытии на берег мой сопровождающий остался в шлюпке, а меня под конвоем проводили к генералу Остен-Сакену. Около генерала стояли два солдата и офицер карантина с пистолетом наготове. Я стоял в 30 ярдах от генерала на обрыве. Я общался с генералом на французском и передавал результаты нашей беседы своему подчиненному в шлюпке на английском.

Решение об отправке парламентеров было принято нами правильно. Генерал Остен-Сакен принял русский флаг на нашем корабле как сигнал сопровождающим нас судам. Я развеял сомнения генерала, сообщив о том, что это сигнал русским о сдаче в плен. Остен-Сакен задавал много вопросов. Он спрашивал о количестве команды на корабле, о вооружении, о том, какое участие наш фрегат принимал в бомбардировке города 22 апреля (10 апреля по новому стилю). По всем вопросам я давал исчерпывающие ответы. Генерал также поинтересовался, куда и зачем мы шли, но я уклонился от ответа, сославшись на то, что этой информацией обладает только капитан, а он тяжело ранен и находится на корабле. Генерал отметил храбрость капитана, офицеров и команды корабля и разрешил команде сойти на берег. Он дал распоряжение в кратчайшие сроки доставить раненых в госпиталь. Остен-Сакен гарантировал неприкосновенность личных вещей команды.

Понимая, что необходимо спешить, генерал потребовал поторопиться с высадкой, иначе он вынужден будет открыть огонь на уничтожение. Остен-Сакен прекрасно понимал, что сопровождающие корабли слышали перестрелку и спешат к месту боя. Я написал карандашом записку для команды, изложив требования русских. Русский младший офицер наколол ее на кончик сабли и отнес моему офицеру на берегу. Требования карантина исключали любой контакт».

Из воспоминаний других очевидцев:

«...Капитан Джиффард от раны скончался. С пленными обращались очень любезно и внимательно. Впоследствии их отправили внутрь России».

«Особыми были похороны капитана парохода-фрегата «Тигр» Джиффарда, получившего тяжелые ранения во время обстрела корабля полевой артиллерией и скончавшегося в карантине 22 мая (1854 г.), в субботу совершено было его погребение, причем отданы были ему все почести, присвоенные по воинскому уставу, чину, коему соответствует чин его в английском флоте. По совершении одесским реформаторским пастором установленных молитв в пассажирском квартале Карантина, где скончался капитан Джиффард, гроб его был перевезен на Первое городское кладбище на пушечном лафете в сопровождении батальона пехоты и двух пушек. Военнопленные английские офицеры и матросы шли перед гробом и позади него. При опущении гроба в могилу произведены были установленные ружейные салюты. Г-н исправляющий должность Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора, г-н Одесский военный губернатор и военные генералы почтили своим присутствием погребение умершего от раны в бою, вдалеке от своей родины, командира неприятельского парохода».

Из архивных данных известно, что памятное надгробие капитану Джиффарду было изготовлено по заказу вдовы и с разрешения властей проживающим в Одессе талантливым итальянским мраморщиком Франческо (Франсуа) Вернеттом. К сожалению, судьба Первого городского кладбища, как и судьба Карантинного, тоже печальна. Мемориалы обоих кладбищ были снесены в начале ХХ века, после Октябрьской революции. И сегодня только благодаря работам краеведа В.И. Смирнова мы можем узнать о судьбах людей, которые нашли там свой последний приют.

Трофейные пушки были использованы для усиления обороны Одессы. Одиннадцать из них успешно прошли испытание усиленным зарядом пороха и были установлены на береговых батареях. Во время этого испытания одну из пушек, поврежденную корабельным пожаром, разнесло на куски. Два самых крупных бомбических орудия попали на Центральную батарею в конце Канатной улицы, которую выстроил за свой счет Луиджи Мокко.

Но, разумеется, самым известным артефактом «Тигра» была пушка на лафете, водруженная на постамент на Приморском бульваре и превратившаяся в исторический символ Одессы. Своими величественными очертаниями она до сих пор обращает на себя внимание одесситов и гостей города, напоминая о событиях тех лет.

Несколько артефактов с погибшего фрегата можно и сегодня увидеть в экспозиции Одесского историко-краеведческого музея. В фондах музея хранятся всевозможные поделки ХІХ века, изготовленные из обломков «Тигра». В мемуарной литературе есть сведения об «открытии фабрикации пресс-папье, коробочек для спичек, набалдашников для тростей, шкатулок и др. с соответствующей надписью. Директор музея В.В. Солодова совершенно справедливо отмечает, что эти сувениры, «ввиду большого количества вызывали у современников сомнения в их подлинности, но при этом пользовались повышенным спросом».

Часть таких поделок попала в музей стараниями графа М.М. Толстого, попечителя Одесской городской публичной библиотеки. Уже в 1908 году в музейных витринах находились не только переданные М.М. Толстым рисунки, касающиеся осады Одессы во время Крымской кампании, но и осколки бомб и колоколов, а также части взорванного фрегата. В фондах хранится обломок деревянной обшивки «Тигра» длиной 16 см с бумажной наклейкой: «Даръ Графа М.М. Толстого. Англійскій фрегатъ «Тигръ» сълъ на мель у берега. Малаго во время тумана и былъ захваченъ нашими войсками».

К числу материальных свидетельств бомбардировки Одессы и гибели «Тигра» следует отнести и работы художников Ф. Гросса, В. Тимма, А. Сухова, печатавшиеся в литографиях А. Брауна, П. Францова и Л. Нитче (Одесса), Э. Лилье, А. Руднева (Москва). В одесском музее можно увидеть литографии Гросса с выразительными назва-ниями «Взятие английского парохода «Тигр» 30 апреля 1854 г.», «Отражение двух английских пароходов, пришедших на помощь к сдавшемуся пароходу-фрегату «Тигр», 30 апреля 1854 г.», «Взрыв сидящего на мели английского парохода-фрегата «Тигр» в виду других двух отбитых пароходов у хутора Кортацци, 30 апреля 1854 г.».

Своеобразным мемориалом стали и обломки самого фрегата, хотя, конечно, о какой-либо целостности или сохранности объекта речь не идет. Севшее на мель судно сначала всеми силами пытались стащить с рифов, не думая о такой мелочи, как сохранность днища; затем несколько часов его обстреливали русские и британские пушки; несколько часов на фрегате бушевал пожар, пока не последовал взрыв крюйт-камеры; судно затонуло, но при первой же возможности затонувший остов был обследован, паровая машина, пушки и все, что представляло хоть малейшую ценность, подняты; долгие годы местные жители использовали дерево корпуса для изготовления сувениров. Добавим к этому, что более чем полтора столетия осенние шторма и ледостав нещадно крошили все, что осталось от «рэка» – глубина-то всего четыре метра!

Со временем очень сильно изменился и береговой ландшафт. Прямо напротив этого места были возведены высокие бетонные волноломы, отделяющие от моря искусственную лагуну, в которой приютился яхт-клуб.

Сегодня обломки «Тигра» имеют скорее символически-сентиментальное историческое значение, чем реальную материальную ценность. На морском дне в месте крушения судна до сих пор встречаются части судового набора, представленные, главным образом, фрагментами килевого бруса. Вокруг можно найти тяжелые предметы, составлявшие когда-то груз боевого корабля: ядра, картечь, гвозди. До сих пор героические и трагические события тех лет будоражат воображение дайверов и любителей истории.

И кстати, до сих пор в Южной Пальмире бытует легенда, что футбольная история города началась именно с пребывания английских моряков в одесском плену.