В прессе, особенно в сети Интернета, то и дело появляются сообщения о находках взрывоопасных предметов прошедшей войны. А затем обязательно подчеркивается, как сотрудники службы по чрезвычайным ситуациям, с риском для жизни обезвреживают мины, снаряды, гранаты, авиабомбы и прочие опасные находки. Именно об этом недавно было сообщение из Беляевского района Одессой области, как в селе Великий Дальник житель во время земляных работ обнаружил артиллерийский снаряд калибра 37 миллиметров. На место находки снаряда выехали сотрудники госслужбы по чрезвычайным ситуациям и обезвредили снаряд.
Такие сообщения появляются лишь в том случае, если взрывоопасные предметы были обнаружены жителями. Но я ни разу не встречал подобных сообщений о том, чтобы эта государственная служба самостоятельно нашла и обезвредила эти предметы. В их обязанность якобы входит утилизация снаряда или авиабомбы, лишь по факту обращения жителей. Осталось без внимания и мое сообщение. Несколько лет назад я обратился в Херсонскую областную службу по чрезвычайным ситуациям о том, что мне известно, где осенью 1941 года были зарыты в окопах несколько снарядов зенитных орудий. Думал, что сотрудники этой службы с энтузиазмом отнесутся к моему предложению показать место.
А дело было так. Когда осенью 1941 года немцы готовились форсировать Днепр, а затем поддерживать свои войска во время наступления по правобережью Днепра, они в Бериславском районе создали полевой аэродром. Для его охраны по всему кольцу были установлены зенитные батареи. Позже аэродром перебазировался поближе к Донбассу и дальше. А вблизи сел Веровка и Николаевка Бериславского района, на месте стоянки зенитной обороны остался огромный склад зенитных снарядов и патронов для крупнокалиберных пулеметов. Для нас, мальчишек окружающих сел такой склад был «лакомой находкой». Мы стали разряжать снаряды, извлекать порох, который за его форму называли «макаронами». К тому же в гильзах снарядов был еще и мелкий порох, для детонации. Он нас привлекал тем, что находился в шелковых мешках. Порох мы использовали для своих забав, а мешки служили носовыми платками. Огромный запас патронов к крупнокалиберному пулемету мы тоже потихоньку раскручивали, извлекая из них порох, а снаряды с фосфорной начинкой использовали в качестве фейерверков. Многие из нас получали ожоги от них. Не помню, сколько времени дети многих сел «раскурочивали» боеприпасы. Но около штабелей деревянных ящиков валялись десятки пустых гильз и снарядов. Возможно, мы и в дальнейшем продолжали бы разбирать боеприпасы, если бы на нашу затею не обратили внимание взрослые, которые скрывались от мобилизации и преспокойно жили по своим домам.
Так вот, мужики, узнав о наших забавах, испугались и запретили ребятам появляться у склада снарядов. Однажды взрослые сами пришли туда. Собрали все эти раскуроченные снаряды, зарыли их в окопы и траншеи. Навели «порядок» и сообщили немецким властям о складе. В скором времени сюда приехали грузовые автомашины и увезли остатки боеприпасов.
Прошло много лет с той далекой осени 1941 года. Все это время меня беспокоило то, что рано или поздно, опасный «схрон» может проявиться. Ведь на этом поле ведутся сельскохозяйственные работы, в том числе и глубокая вспашка. Снаряды могут быть вырыты плугом, а то и взорваться. И тогда сдетонирует этот огромный арсенал. Быть беде.
К сожалению, еще при Советской власти на это тоже никто не реагировал. Не обращают на это внимание и нынешние руководители Службы по чрезвычайным ситуациям. Об этом я рассказал по горячей линии дежурному ГСЧС. Меня внимательно выслушали, поблагодарили за важное сообщение, на этом все и закончилось. Прошел год, но к опасному «схрону» из этой службы интереса нет. Говорят, у них нет бензина, чтобы ехать куда-то в поиске снарядов. Жаль. В селе Веровка уже нет никого в живых, кто мог бы указать на место, где зарыты снаряды. Остался только я. Очевидно, сотрудники ждут, когда снаряды взорвутся, и они сообщат о чрезвычайной ситуации. Что ж, и в Госслужбе Украины, очевидно, действуют по принципу: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Не поздно ли будет?
