Продолжение, начало смотрите тут
Трюки контрабандистов
«При выездах из города существовали, кроме портовой, три сухопутныя таможни, в коих осматривали выезжавших и изымали пошлину за все иностранныя вещи, не бывшия в употреблении.
Первое неудобство заключалось в том, что после захода солнца, шлакбаум опускался и, не смотря ни на какие экстренныя надобности, выезд отлагался до следующего дня. Второе неудобство — перекидывание вещей в сундуках и чемоданах, отчего они мялись и пачкались. Наконец, длинная процедура осмотра, взимания пошлин и пререканий с надзирателем.
Самая неприятная таможня была Херсонская при надзирателе Зосиме Ивановиче Педашенко, малороссе, отличавшемся грубым обращением с проезжавшими. В оправдание своего поведения З. И. представлял то, что повидимому порядочные люди старались обманным образом провезти контрабанду. В этом преступлении чаще всего попадались женщины.
Например, одна подвесила под платьем маленькия стенныя часы. К несчастью ее, во время осмотра часы стали бить 12, чем и выдали контрабандистку. Другая подвесила куда-то целую головку сахару. Опять, к несчастью, шпагат оборвался и в таможне выпала головка сахару на пол из под юбок. Иногда попадались дамы, обмотавшие тело материей или кружевами.
После таких проделок Зосим Иванович позволил себе без церемоний щупать толстых барынь, допрашивая:
- А цэ сие у вас натуральнэ, чи фальшивэ?...
В числе разных ухищрений контрабандистов открыто было то, что они переносили товары мимо таможни — морем на Пересыпи в непроникаемых мешках, а чтобы скрыть себя получше от таможенной береговой стражи, шли по шею в воде, надевая на голову стальную плоскую шапку, походившую под цвет морской воды».
«Страховые» поджоги
«В начале пятидесятых годов в Одессе были в большой моде пожары застрахованных домов. Почти каждую ночь происходило по несколько пожаров, причем пламя вдруг охватывало все здание. Окна и двери лопались и выпускали языки разноцветных огней. Прибывшей с несколькими бочками воды пожарной команде не оставалось уже ничего делать. При таких пожарах сгорали не только все деревянные части постройки, но даже и стены после пожара оказывались негодными. Страховая премия получалась сполна.
Не трудно было догадаться, что это умышленные поджоги с корыстной целью, но труднее было доказать умысел и отыскать виновных. Суда присяжных не существовало, а в виду тяжелой кары за поджог закон требовал для обвинения ясных доказательств, улик, свидетелей поджога и т. п.»
О нескольких случаях, которые расследовал по долгу службы, О. Чижевич рассказал подробнее. «На Ришельевской улице сгорел двух этажный флигель при доме Бр—на при следующих обстоятельствах. Прибывшая пожарная команда застала картину, выше сего описанную. Пламя разноцветное выходило из всех окон, даже стены горели. Потушить не оказалось никакой возможности. Все сгорело до тла. Хозяин дома лежал больной в своей квартире в плановом доме.
Из произведеннаго мною разследования обнаружилось, что недели за две до пожара домовладелец под разными предлогами удалил из флигеля всех жильцов. Засим видели рабочих, производивших во флигеле какия-то работы при закрытых дверях и окнах. Кроме рабочих и домовладельца во флигель никто не входил. Вечером, за час до пожара, после выхода рабочих видели домовладельца вышедшего последним. Заперев двери, он взял к себе ключи, вернулся в квартиру, послал за цирюльником, приказал поставить себе пьявки и лег в постель.
Около 10 часов ночи жильцы услышали сильный треск и, выбежав во двор, увидели, что во флигеле все окна потрескались и ставни выброшены во двор. Из отверстий показалось пламя разных цветов, точно бенгальские огни. Кроме этих сведений удалось мне даже узнать имена рабочих, способ подготовления здания для поджога, а также имя подрядчика-поджигателя, прозванного по уличному Фейербранд. Но, к сожалению, не имея в своем распоряжении сыщиков, я должен был обращаться в полицию, от которой всегда получался один и тот-же ответ: «по разыскании в городе на жительстве не оказалось».
В данном случае было ясно, что поджог сделали по распоряжению самого домовладельца, но недоставало требовавшихся по закону улик и доказательств. При допросе мною домовладельца без свидетелей он почти сознавался и умолил меня на коленях о пощаде, но при свидетелях тотчас изменял тон и отрицал свою вину.
Кончилось тем, что его выпустили из тюрьмы и был наказан он только тем, что не получил страховой премиии, так как следствием было доказано, что пожар произошел не случайно, а с намерением...
В одном случае я обнаружил, что агент страхового общества, принимая на страх дом за высокую сумму и зная наверное, что он скоро будет гореть, взял с страхователя (клиента — ред.) подписку, что в случае пожара он довольствуется меньшею суммою вознаграждения, остальное поступало в карман агента.
Понятно, что при таких действиях полиции и страховых агентов, следователь был безсилен и преступления оставались ненаказанными. Наконец, случай помог делу. При одном пожаре поджигатель не успел уйти, как подъехала пожарная команда, и упал с крыши на руки пожарных со спичками и разными препаратами для поджога. Улика была на лицо. В виду часто повторявшихся умышленных поджогов, попавшийся поджигатель был предан военному суду и расстрелян публично на Старосенной площади, где в Одессе обычно происходили казни. Этот пример вдруг прекратил пожары и надолго бил охоту к подобным аферам».
За подкуп приговорен к благотворительности
«Из начальников моих более других памятен мне градоначальник Казначеев. Александр Иванович Казначеев был в высшей степени честный и добрый человек, с либеральным, редким в то время направлением...
В скорости после вступления в должность Казначеев получил от управляющего местнаго откупщика пакет, в котором оказалась тысяча рублей.
Казначеев пришел в бешенство от подобной дерзости и уже придумывал, как-бы построже наказать оскорбителя, как вошел к нему в кабинет старый друг, директор Одескаго театра барон Рено. Узнав в чем дело, он стал успокаивать Казначеева, представляя в оправдание откупщика, что этот поступок со стороны откупщиков практикуется повсеместно, а в наказание предложил весьма практическую меру — принять деньги с благодарностью, как привношение в пользу бедных г. Одессы, с обязательством повторять его ежегодно к праздникам Р. Х. и Св. Пасхи. Казначееву эта мера понравилась и он привел ее в исполнение.
Казначеев Александр Иванович
Таким образом у него образовался маленький капитал для раздачи бедным, к которому он добавлял ежемесячно, ежели удавалось... еще сто рублей из своего жалованья. Для контроля над самим собою в израсходовании этих денег, он держал их в одном ящике своего письменнаго стола, от которого ключ вручал мне. При таком порядке он не мог расходовать денег без моего ведома, а я — без его согласия. При появлении просителей, более всего салонниц, он делал надпись на прошении, сколько выдать, а я выдавал деньги и записывал в шнуровую тетрадь, хранившуюся в том же ящике. Перед праздниками Св. Пасхи обычно выстраивали на бульваре, во всю длину, ряд босяков и я выдавал каждому по 20 к., которые, разумеется, тотчас пропивались в ближайшем кабаке».
Находчивость арестанта
«Припоминаю следующий курьез. На бульваре, у подножия памятника Дюка де-Ришелье стояла медная специальная пушка. В одно прекрасное утро пушка оказалась уворована. Не смотря на все старания полиции пушка не была розыскана. Впоследствии узнали, что пушку распилили на куски и медь употребили в дело. Полиция и градоначальник были в отчаянии от этого скандала.
Через несколько времени после этого происшествия явился к градоначальнику из тюремнаго замка арестант «на секрет». Это уже не раз случалось. Арестант сообщает какую-нибудь тайну одному градоначальнику, без свидетелей.
Приведенный с конвоем арестант, важный преступник, свирепого вида, хотя и в цепях, казался мне очень опасным. Подобные субъекты иногда совершали новыя преступления для того, чтобы оттянуть решение старого дела, в надежде ускользнуть. Казначеев, однако, не струсил и повел его в соседнюю комнату. Выйдя оттуда, он разсказал, что арестант заявил ему, что может указать свидетеля, который видел кто и когда уворовал пушку. За открытие его он требовал 5 руб., на что Казначеев согласился и приказал полицмейстеру отправиться вместе с арестантом туда, куда он укажет. Арестант привел полицию на бульвар и, как на свидетеля, указал на Дюка де-Ришелье, у ног коего стояла пушка. Казначеев сначала очень разгневался, но потом расхохотался и выдал остроумному арестанту обещанные 5 руб.».
