«Мифы и заблуждения будут жить, пока существует человечество. Может быть, в каждом из нас есть потребность верить в красивые небылицы. Однако это не повод опускать руки. Противодействовать распространению лженауки можно и нужно — как борются с наркоманией или инфекционными болезнями. Мы не в силах искоренить явление полностью, но по крайней мере заставим маргиналов отступить на несколько шагов», — пишет Александр Соколов в новой книге. Если в предыдущем научно-популярном бестселлере он рассказывал в основном про заблуждения, касающиеся происхождения человека, то теперь список территорий, на которые так часто вторгаются лжеучёные и псевдопопуляризаторы, расширился. Автор обращается к истории, генетике, археологии, физике — анализирует распространённые мифы, как густой туман застилающие от широкой аудитории достоверные научные сведения. И что особенно ценно, даёт полезные инструкции, как отличить лжеучёного от добросовестного просветителя, как выбрать достойную научно-популярную литературу и научиться грамотно рассказывать о науке хоть на публике, хоть в семейном или дружеском кругу.
История — не наука!
«История — это чистая беллетристика. Её, как известно, пишут победители. Сколько раз переписывали учебники!» — мнение, популярное не только среди людей, далёких от науки. Я лично слышал такое в исполнении остепенённого физика. После преамбулы о ненаучности истории часто следуют рассуждения о героическом прошлом народа, к которому принадлежит рассказчик. Разумеется, это прошлое скрыто от нас нехорошими учёными, «немцами», агентами мировой закулисы.
Мысль, что «никто не знает, как оно было на самом деле», кажется очевидной.
В самом деле, откуда историки черпают сведения? Из летописей и других сочинений древних авторов. А как убедиться, что летописец был объективным?
Почему распространён такой взгляд на историю? Дело в специфике объекта, с которым работают историки. Естественные науки имеют дело с экспериментально проверяемыми фактами. Но явления, которые изучает историческая наука, уже совершились в прошлом и в принципе не могут быть воспроизведены. Восстанавливать картину прошлого можно по его отголоскам — историческим источникам, прежде всего письменным. Летописи, хроники, мемуары, воспоминания, письма — из этих осколков историк собирает свой пазл. Кроме того, восстанавливать прошлое помогают находки археологов. Однако старые документы и археологические артефакты допускают множество интерпретаций. Поэтому стороннему наблюдателю выводы историков, археологов, антропологов кажутся произвольными, а основания для утверждений — зыбкими. Критики «официальной науки» любят иронизировать по этому поводу:
«Посмотрят через 1 000 лет фильм „Звёздные войны“ и будут думать, что в ХХ веке люди на световых мечах дрались».
По мнению обывателя, наивные историки не в состоянии отличить исторический документ от художественного вымысла. Если так, то объективная реконструкция прошлого едва ли возможна. Однако история не единственная наука, которая имеет дело с давно минувшими эпохами. Палеонтология, геология и астрономия описывают процессы, происходившие миллионы, а то и миллиарды лет назад. Если уж мы доверяем реконструкциям динозавров, то почему отказываем историкам в способности восстановить события, происходившие по геологическим меркам вчера?
Да, объект исторического исследования специфичен, однако историки препарируют его не так, как им хочется, а по всем правилам науки.
Историк Марк Блок в книге «Апология истории» цитирует одного дворянина XI века, ввязавшегося в тяжбу с монахами. Когда монахи пустили в ход документальные свидетельства, этот спорщик якобы сказал: «Имея чернила, кто угодно может написать что угодно». Таким образом, бытовой скептицизм имеет как минимум тысячелетнюю историю. Однако на нём одном далеко не уедешь.
Разумеется, верить всему, о чём написано в источниках, никто не собирается. Специалист понимает, что, скорее всего, в источнике достоверные сведения смешаны с вымыслом. Задача историка — отделить одно от другого.
За столетия сформировалась отдельная научная дисциплина — источниковедение. Известный советский и российский археолог Лев Клейн описывает процедуры, которым подвергается любой попавший в руки историков документ, будь то мемуары, письмо или царский указ.
В первую очередь проводится экспертиза подлинности. Тут есть свои специалисты по шрифтам, почерку, печатям, материалам. Скажем, в российском документе, написанном до Октябрьской революции, должны использоваться «яти» и другие буквы, которые перестали употребляться после реформы орфографии 1917 года.
Подлинность пресловутой Велесовой книги сразу вызывает сомнения, поскольку она начертана на тонких деревянных дощечках. Это крайне нетипично для древнерусского документа, которому подошли бы иные материалы — береста или восковые таблички (ряд интересных примеров см. также в статье историка Константина Асмолова «Краткий курс источниковедения для „чайников“»).
Лингвисты анализируют текст документа на соответствие языковым нормам своего времени. Историки проверяют и имена исторических лиц, и географические названия, и аббревиатуры. Скажем, ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия) в 1922 году была упразднена с передачей полномочий Главному политическому управлению. Город Донецк до 1923 года назывался Юзовка, а с 1924 по 1961 год — Сталино.
На помощь историкам приходят естественно-научные методы. Радиоуглеродный анализ показывает примерный возраст материала. Под микроскопом можно разглядеть улики, выдающие умелого фальсификатора.
Недостающие части документа по возможности восстанавливают. Затем текст переводят на современный язык. После этого пора приступить к анализу содержания.
Историки прекрасно понимают: беспристрастных авторов, равнодушно и отстранённо фиксирующих современные им события, не существует. Даже видеокамера имеет свой угол зрения! Оценка значения исторического документа возможна только после того, как мы разберёмся, где, когда, при каких обстоятельствах и в каком контексте он был составлен.
На какого заказчика работал автор? С кем был солидарен? Кому симпатизировал, на кого обижался? Какие задачи решал? Каковы были его политические и религиозные пристрастия, моральные установки? Что автор мог приукрасить, о чём умолчать?
Всё это детали, которые влияют на то, как автор текста представляет события, даже если непосредственно участвовал в них. «Врёт как очевидец» — старая поговорка, хорошо известная и следователям, и историкам. Но очевидец ли? Описывал ли автор собственные впечатления или пересказывал нечто с чужих слов? По горячим следам или через 30 лет? А может быть, три века спустя?
Читатель спросит: «Возможно ли при таком количестве искажающих факторов установить реальную картину хоть в каком-то приближении?» Да, возможно! Но только если у нас есть не один-единственный источник, а несколько, которые мы можем сопоставлять друг с другом. Это как расследование преступления: показания разных свидетелей должны совпасть. Самый простой пример: если есть два документа за авторством людей, принадлежащих к противоборствующим лагерям, то, вероятно, каждый из них будет «тянуть одеяло на себя», обелять своих соратников, превозносить их победы, а в противников кидаться грязью. Представьте, что при этом некие детали в обоих документах совпадают. Если так, то достоверность именно этих деталей должна быть весьма высока.
В превосходной книге «Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы» Барбара Мертц описывает подобную ситуацию. При восстановлении картины битвы при Кадеше между египтянами, возглавляемыми Рамзесом II, и хеттами в 1296 году до нашей эры у историков есть возможность сравнивать египетские и хеттские документы. Египетская версия событий изложена в надписях на стенах храма в Карнаке. Поскольку цель египетских надписей — прославление фараона, то любые «антиегипетские» детали в этих хрониках, скорее всего, верны. Как пишет Мертц, из карнакских текстов мы узнаем, что «Рамзес в расчёте на быструю победу обогнал свою армию, что он доверчиво проглотил историю двух кочевников-перебежчиков, что корпус Ра был захвачен врасплох и уничтожен, что большая часть войск, находившихся в лагере вместе с царём, обратилась в беспорядочное бегство». Раз об этом вынуждены рассказать даже льстивые писцы фараона, этим деталям следует доверять. По версии египтян, ход битвы удалось в итоге переломить благодаря личному мужеству Рамзеса. К счастью, у историков имеется и другая версия событий — хеттская. Многие её детали отличаются, но, сравнивая версии между собой, историки пришли к выводу, что ни одна из сторон не одержала окончательной победы: оба войска отступили, понеся большие потери. Подтверждение этому — текст мирного договора, в итоге заключённого между Египтом и Хеттским царством. Удивительно, но у историков в руках есть и египетская, и хеттская версии этого документа, и их тексты очень похожи! Сверка документов позволила восстановить последовательность событий, происходивших более 3 000 лет назад.
Приведу ещё один пример, более гротескный и близкий нам. Речь идёт о всем известном Александрийском столпе на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге. Вес монолитной колонны — 600 тонн — впечатляет и сейчас, спустя почти два века. И вот находится некто, заявляющий: всё не так, как кажется! Колонна не была установлена в XIX столетии по проекту французского архитектора Огюста Монферрана, а является остатками сооружения, возведённого «атлантами» в незапамятные времена. Чтобы проверить, какая версия больше похожа на правду, обратимся к источникам.
Пресса не обошла вниманием столь значительное событие. Весь ход изготовления и установки памятника освещался в петербургской «Северной пчеле». Не верите российским газетам? Откройте лондонскую The Annual Register за 1833 год. Среди главных мировых событий минувшего года отдельная главка посвящена установке Александровской колонны.
Открытие монумента стало грандиозным шоу, на которое собралось 10 000 человек. Разумеется, кто-то из этих людей делился впечатлениями в письмах или мемуарах. О «торжестве 30 августа 1834 года» писал поэт Василий Жуковский. Александр Пушкин покинул столицу за пять дней до церемонии открытия колонны, о чём упомянул в дневнике. О строительстве докладывал французский посланник барон Поль де Бургоэн, который находился в те годы в Северной столице.
В архивах сохранилось большое количество «бухгалтерских», как бы сейчас сказали, документов — о выделении на проект денег, материалов, рабочей силы и провианта. Многочисленные чертежи, выполненные Монферраном и его помощниками, воспроизводят технические устройства, которые использовались на беспрецедентной стройке: копры, пандусы, леса, катки, кабестаны. Существует проект судна, построенного для перевозки колонны через Финский залив. На гравюрах и полотнах художников запечатлены все этапы грандиозного проекта. В конце концов, известны каменоломни, где добывался монолит для памятника, — сейчас эта территория принадлежит Финляндии.
Не убедил? Все эти документы сфабрикованы в недрах тайного масонского правительства? Что ж, мне нравится аналогия, предложенная научным журналистом и историком Михаилом Родиным. Под утро домой возвращается подвыпивший и помятый муж. Жена чувствует запах духов и видит на щеке гуляки след губной помады. Кроме того, подруга уже доложила жене, что заметила кого-то, похожего на её супруга, выходившего из ресторана под руку с красоткой. Однако муж-гуляка храбро заявляет: «Дорогая, не верь! Клевета, наветы врагов! На самом деле меня похитили марсиане. Чем моя версия хуже? Ведь никто всё равно не видел, как было в реальности!» Однако улики не в пользу марсиан.
История — жанр беллетристики? Да, так может казаться тому, кто знаком с историей по романам о Наполеоне, Петре I или Рамcесе XIII (вымышленном герое книги Болеслава Пруса «Фараон»). Однако на самом деле труд учёного-историка стоит сравнить скорее не с деятельностью писателя, а с работой криминалиста. Следователь лично не присутствовал при убийстве, однако улик и показаний свидетелей бывает достаточно, чтобы восстановить картину преступления. А суд, изучив материалы дела, выносит обвинительный или оправдательный приговор.
Через несколько лет после окончания школы, услышав имя полководца или название исчезнувшего государства, мы вспоминаем не сухие строчки из учебника, а яркую обложку или кадры из полюбившегося фильма. Вот так и получается, что историки вынуждены отдуваться за творения литературного цеха.
Книгу или фильм на историческую тему не помешало бы снабдить этикеткой, как упаковку колбасы: «Продукт, содержащий историю: исторические источники — 10 %, исторические реконструкции — 15 %, домыслы — 75 %». Однако человек — существо нелогичное, и процент достоверности его мало волнует. Проигнорировав предупреждающую этикетку, читатель будет как ни в чём не бывало погружаться в драматические перипетии, сопереживать героям и желать гибели плохим парням.
