Полномасштабной «Юморины» в нынешнем году Одесса не устраивает. Ну и правильно – не ко времени. Но и без созерцания кавалькады красноносых клоунов веселье можно ощутить в самом себе – внутреннее. Запрета на смех не было и не будет, наперекор всему. Мы не должны разучиться шутить и смеяться, не должны утратить ироничное отношение к себе и насмешливое – к трудностям и бедам. Так что повеселиться можно даже с самим собой, если «прочесать» память и извлечь из нее те моменты, когда вы смеялись до колик в животе. Они, безусловно, есть у каждого и сейчас очень кстати их вспомнить. Пожалуй, журналистский путь больше, чем какой другой, расцвечен юмором и всевозможными «приколами». Такая уж профессия. Всегда, бывало, в редакции газет стекалась разная забавная публика – одержимые графоманы, «непризнанные» чудаки-изобретатели, профессиональные «воспоминатели» из престарелых ветеранов. Такие посетители хоть и отрывали газетчиков от неотложных дел, но зато подпитывали атмосферу постоянного незлобивого веселья. Ее привносили, в основном, выпускники журфаков. Невозможно было представить очень серьезными и «идейно выдержанными», например, моих сокурсников по Киевскому университету, которые в студенчестве так азартно напевали на мотив «Солдатушки, бравы ребятушки» «гимн» своей профессии: «Журналисты, братья-скандалисты, а где ваши жены? Наши жены – ручки заряжены, вот где наши жены», «Наши дети – ляпсусы в газете», «Наши тещи – гонорары тощи» и т.д. Разъезжаясь после назначения по городам и весям, они увозили в своем «багаже» постоянную готовность к шутке, смеху.
Лично я свое «вхождение» в практическую журналистику начинала с газеты «Новий шлях» в захолустном райцентре на Львовщине. Припоминается, как там мы, несколько молодых журналистов, вступив в «преступный сговор», доводили редактора до белого каления периодическими попытками свой очередной материал о трудовых достижениях свекловодов или свиноводов (и о чем еще тогда было писать?) озаглавить универсальным: «Круто подымем темпы вгору».
– А что? Ведь тут все правильно, – наивно оправдывались после внушений шефа. Впрочем, и за стенами редакции случалось немало повеселиться. Так сложилось, что в тот год в район прибыло сразу несколько молодых специалистов из столичных вузов – в райсельхозинспекцию, в банк, в ветеринарный техникум. Мы как-то сразу сбились в тесную компанию, никогда не упускающую случая посмеяться. Обменивались свежими анекдотами и новыми книгами, из которых очень популярной была одно время сатирическая повесть Марти Ларни «Четвертый позвонок», которую все мы по очереди прочитали. В том числе и «прибившаяся» к нам Мария Д. – второй секретарь местного райкома комсомола – очень «правильная» девица, не всегда понимающая иронию. Ни за что б и не запомнила ее, если бы не случившийся курьез. Когда одна из девушек нашей компании собралась поехать в Киев, комсомольская предводительница попросила ее об одолжении:
– Купи мне там, пожалуйста, гильотину.
– ?!
– Ну, в этой книжке, что мне дали, написано, что лучшее средство против перхоти – гильотина.
Не знаю, как уж эта Маня решила свою косметическую проблему без этого заказа, но прозвище «Гильотина» к ней приросло намертво.
Трудно поверить в существование такого невежества. Но ведь, ей-богу, было и то, что один партийный деятель, побывавший на республиканском съезде и рассказывающий об этом важном событии своей жизни, употребил незабываемый «перл»:
– Все красиво и хорошо было, хоть, правда, нашу делегацию усадили в неудобное место – под пюпитрами.
Оказывается, имел в виду, что сидели на балконе, над которым размещены осветительные приборы – «юпитеры».
Не дадут спуску «журналюги», если и в собственной редакции «темный» человек появится. Объектом шуток и розыгрышей в одной молодежной газете, где я работала позже, был фотокор Вася К. Он добросовестно бегал по всем мероприятиям и предприятиям, но никогда не мог к своим снимкам сочинить текстовку. Всем это надоело, и мы принялись Васю учить – когда он принес пачку снимков из местной веревочной фабрики, сказали ему, что совсем не хитрое дело самому сочинить и текстовой репортаж. Вася уселся писать и после долгого «думанья» начертал первую фразу – «Каждый знает, что такое веревка, но не каждый знает способ ее изготовления». И какой же приступ всеобщего веселья тут начался! Мы наперебой стали предлагать свои варианты заголовка к еще не родившемуся репортажу: «Сколько б веревочке не виться». «Одной веревкой связаны», «В доме повешенного не говорят о веревке» и еще всякое. А однажды Васю отправил «на задание» наш заведующий отделом Саша Ч. – очень озорной парень, у которого прямо-таки девизом стало: «Ни дня без розыгрыша».
– Чего это ты в редакции расселся, если в театре вот-вот начнется встреча с Давидом Гурамишвили?, – «удивился», завидев Васю.
– Уже бегу, – крикнул тот, хватая свою аппаратуру.
Жертвой хитро спланированного Сашкиного розыгрыша стала однажды и я. Дело в том, что к нам в редакцию повадился ходить вечно подвыпивший сапожник из находившейся на ближнем углу будки. Приходил, чтобы побеседовать о том, как воевали в Гражданскую, каким лихим буденовцем был он. «Побеседовать» – наверное, не очень подходящее слово, поскольку говорил только он – беспрестанно и громко. А «собеседника» не слушал, потому что был глухой, как пень. И все же Саше как-то удалось до него докричаться и сообщить, что тут одна сотрудница собирается написать книгу о Первой конной армии, и для нее на вес золота его воспоминания. «Вы проходите вон в тот кабинет, там сидит такая скромная девушка – даже постеснялась к вам обратиться», – препроводил ко мне грузного, тяжело дышащего старика.
– Да, доця, времена были лихие, – без вступления начал рассказ буденовец (может и всамделишный?) – В одном бою меня прямо по голове шашкой рубанули. Вот тут вмятина видишь? Дай ручку – покажу.
И тянет мою руку к своей совершенно лысой голове. Сколько своим слабым голосом не уверяла, что воспоминания мне не понадобятся, он упорно продолжал:
– Так вот, влетим на конях, возьмем город, а потом – гулянка. Водка, барышни – все такие, в шнуровках-корсетах. Бывало, пока рассупонишь…
За приоткрытой дверью – хохот гомерический. Уже не только Сашкина ехидная рожа выглядывает, а почти весь коллектив там столпился.
Частые и очень остроумные розыгрыши случались в редакциях одесских газет. Все эти издания – украинская «Черноморка», русскоязычное «Знамя коммунизма», молодежная «Искра» и очень популярная в те, прежние годы «Вечерняя Одесса», находились под одной крышей, в здании Дома печати на площади 50-летия Октября (ныне она названа именем Бориса Деревянко, подло убитого редактора «Вечерки).
Газетчики сосуществовали в своем доме очень дружно, так что каждая «хохма» вмиг облетала все этажи. Например, все сразу же взяли на вооружение удачно перелицованный журналистом и поэтом Юрой Михайликом популярный партийный лозунг «Народ и партия – едины». Соль была в том, что в обкоме партии отделом пропаганды, отвечающим за прессу, руководила некая Дина Машарова, и лозунг в новой интерпретации уже звучал так: «Народ, и партия, и Дина». Не одного газетчика «достала» партийная цензура, принуждающая что-то «смягчать» или устранить из газетного материала. Оттого-то всем так пришлась по душе песенка, сочиненная журналистом «Знамени коммунизма» Колей Омельченко:
«На газетной,
на полоске
Чьих-то мыслей
отголоски.
Подпись вроде бы моя:
Это я или не я?
Николай вообще был колоритной личностью – бард, балагур, буян. Это он дерзнул сочинить колкую эпиграмму даже на такого мэтра от журналистики, как Борис Деревянко, который кроме своих острых статей на социально-экономические и другие важные темы вел еще в своей газете колонку о футболе, подписываясь псевдонимом Ясень. Была у него такая душевная «отдушина», а Коля залез в нее, написав: «Листья падают с дуба-ясеня. Ни фига себе, ни фига себе». Правда, вместо слова «фиг» употребил слово другое – более удачно рифмирующееся, но тоже из трех букв состоящее. Борис Федорович не разобиделся, «отрикошетил» Николаю прилюдно тем же: «А ты тоже – ни фига себе поэт».
Сильный человек умеет воспринимать иронию, даже если острие ее направлено на него.
Веселая шутка, самоирония – тот якорь, который помогает держаться в любой ситуации. И в нынешней тоже.
