Накануне войны дивизия, где служил Борис Шевяков, была поднята по тревоге и направлена на Запад. Там, под Бобруйском, впервые он встретился с гитлеровскими войсками, которые рвались к сердцу страны — Москве. Велись тяжелые бои. Еще более сложные — отступления. Отступления с боями... Все было. Мы сидим в его доме и тихо ведем разговор. Среди медалей он достал одну из самых дорогих: «За оборону Москвы».
К весне 1945 года отступления, наконец, закончились. Теперь Шевяков вместе со своей дивизией в составе Белорусского фронта успешно уничтожал группировку врага, прокладывая путь на Варшаву. Много было боев. В них полегло немало его товарищей! Он оказался на острие главного удара: на Берлинском направлении. Берлинская наступательная операция отличалась уплотненным графиком ее подготовки и большим количеством привлекаемых войск.
Когда подошли к Берлину, то каждый знал, что ему делать. Все направления, все улицы, крупные государственные здания были буквально расписаны по дивизиям, полкам, батальонам. Завязались ожесточенные бои в центре города. Гитлеровцы сражались отчаянно. Отчасти еще и потому, что за спиной немецких солдат находились эсэсовцы с автоматами. Да и отступать было некуда. Город был окружен плотным кольцом советских войск.
Война заканчивалась. Бое-припасов не жалели. Берегли советских солдат, и поэтому каждую укрепленную точку уничтожали артиллерийским огнем.
«Драка была не на жизнь, а на смерть в буквальном смысле слова, — рассказывает Борис Григорьевич. — Что-то похожее на Сталинград. Шаг за шагом, метр за метром бойцы Красной Армии продвигались вперед. Чем ближе Имперская канцелярия, тем жестче держался немец. В Сталинграде каждый кирпич дома — крепость. Здесь этот кирпич рвался, горел, превращался в труху вместе с его защитниками.
...Вот взят государственный почтамт, здание министерства финансов. Показалась Имперская канцелярия с возвышающейся громадной свастикой на крылатом орле. Выстрел из самоходки — и этот орел разлетелся на мельчайшие кусочки вместе с находившимися рядом его защитниками. Чуть в стороне уже занятые здания министерства авиации и службы гестапо».
«Солдаты устремляются к огромному зданию Рейхстага, — продолжает Шевяков, — ощетинившемуся всеми видами оружия, ливнем свинца. Стены его толстые, и обыкновенные снаряды их не берут. В дело вступила тяжелая артиллерия. Солнце совсем скрылось в облаках черного дыма, поднимавшегося над бушующим огнем. Свинец полился из купола и всевозможных построек на крыше. Но и они были взяты гвардейцами капитана Неустроева. К 15 часам
2 мая с Берлином было покончено. Остатки берлинского гарнизона – свыше 70 тысяч солдат и офицеров сдались в плен».
Там, около Рейхстага, был второй раз за всю войну ранен Шевяков. Но сумел быстро поправиться. К Рейхстагу потянулись советские солдаты, и каждый из них стремился оставить свой автограф на здании — как подпись на своеобразном акте капитуляции.
Борису Григорьевичу посчастливилось побывать у этого здания еще 5 и 9 мая 1945 года. Побывал он и в Карлсхорсте, в восточной части Берлина, в двух-этажном здании бывшей столовой немецкого военно-инженерного училища, в зале, где был подписан акт о капитуляции гитлеровского рейха.
— А Кейтеля вы не видели? — поинтересовался я.
— Нет, не видел. Когда он прилетел в Берлин для подписания документов о капитуляции и проехал через город, то ужаснулся и возмущенно заявил: «Проезжая по улицам Берлина, я был крайне потрясен степенью его разрушений». Находившийся рядом советский офицер вежливо обратился к нему как к правой руке Гитлера: «Господин фельдмаршал, а вы были потрясены, когда по вашему приказу стирались с лица земли тысячи советских городов и сел, под обломками которых были задавлены миллионы наших людей, в том числе многие тысячи детей?» После перевода этих слов Кейтель побледнел, у него нервно дрогнули плечи. Видимо, почувствовал гитлеровец, что настал момент, когда и ему придется нести ответственность.
— Простите, мы отвлеклись. Каким был город в тот день, когда вы оставили свое факсимиле на Рейхстаге?
— Город уже затих. Когда мы подъехали к Рейхстагу, то долго не решались подойти поближе. Казалось, что это огромное, хмурое, неприветливое здание снова хлестнет залпом огня. Но оно уже усмирилось. Подойдя ближе, мы увидели множество лаконичных надписей и фамилий советских солдат и офицеров — представителей советских колхозов, заводов и строек. Решили и мы написать свои фамилии, а места уже не оказалось. Комендант Рейхстага полковник Зинченко раздал все лестницы, что были у него. Мои друзья помогли мне взобраться на плечи статуи Вильгельма, подали кусок обгоревшей доски, и я начал мудрить, что же выцарапать? «Шевяков из Украины», но что это за страна, кто ее знает? Тогда я начал с Одессы. Ее-то весь мир знает, и кому надо, найдет в ней Шевяковых. И написал: «Шевяков из Одессы». А затем надпись обвел квадратом, чтобы было видно издалека. Так родился этот автограф. Позже было принято решение часть надписей вместе с плитами снять, отреставрировать и поместить в музей в том же Карлсхорсте.
Именно в связи с этой надписью меня разыскал в Одессе Константин Симонов и навестил на дому.
— Борис Григорьевич, а как рядовые немцы реагировали на бои в центре своей столицы? Ведь когда началась война, они не думали о ее последствиях.
— Не только тогда. Многие приезжие немцы и в 1945 году не могли поверить в свое поражение. Как правило, они уклонялись от разговоров на эту тему. Там же, где появлялись мы, советские люди, немедленно собирались местные жители. Они просили есть, так как в городе был голод.
Когда один пожилой немец после получения моего пайка снова подошел, я что-то хотел спросить. Но он заговорил первым: «Нас убеждали, что вы будете всех нас уничтожать, уничтожите Германию. А вы, несмотря на огромные бедствия, принесенные фашистами на вашу землю, нас подкармливаете, спасаете нас и наших детей. Спасибо вам. А теперь прошу следовать на мной».
Немец подвел нас к замурованной стенке и начал разбирать ее. Мы помогли. Там оказались автомашины гитлеровских боссов. Одну из них я забрал, а позже передал Георгию Константиновичу Жукову.
— А подпись маршала Советского Союза Жукова вы видели на Рейхстаге? Он ее поставил утром 3 мая 1945 года.
— О, если бы это я знал! Нашел бы тогда обязательно.
— А какая из надписей осталась в вашей памяти?
— «Русские — народ вежливый. Вот и пришли с ответным визитом. Сержант Василий Иванов».