Все, фамилии, имена и отчества, совпадающие либо созвучные с реальными лицами рассказа - чисто случайны. Автор, насколько ему хватило умения, приложил предельные усилия сделать всех неузнаваемыми, и если это не удалось то, только потому, что персонажи скрытно, как-то сами пробрались в строчки написания.
А началось с того что, март месяц прокатился обычной слякотью, разлезся как старые лапти, выползшие из оттаявшего болота, развалилось лыко; на плетень брошены рваные лапти, висят, будто дохлые крысы; исхудавших мартовских котов пугают. И то истина, не всякое лыко в строку вставишь. Запутаешься. Иван Веранда запутался в своей жизни, забот у него уйма и самая главная каменная. Веранду к дому пристроить обязала жизнь многосемейная. Семь дочерей одна за другую держатся. Оденет старшую – малая донашивает лохмотья. С молодых лет разлом человеческий у него пошёл, развалившаяся империя хребет образовательный ему переломила, всего четыре класса школьных просидел, и ушёл на большой базар картон ненужный подбирать, платили за бумагу копейки, а кто маленькому человеку большой заработок даст. Бывшая империя, что растила свой народ, убежала в историю. Льстивые партийцы встряхнули имперскую пыль, обособленными везде разместились, не боятся грома небесного – настоем полыни и чернобыля ненасытные глотки полощут, замшелые мозги тренируют. Иван дом взялся перестраивать из замшелого камня, веранду решил ставить к старому дому отца. На улице Ветровой стоит ветхое строение. Один только ветер знает, где затерялась Ветровая улица, а может, и вовсе нет такой в просторе окраинном. Чайкам ещё ведомо, они летели над этим склоном, когда городские улицы лежали далеко от зарослей диких, и небо над степью пустынной, тоже голосами птичьими всегда сыто; теперь край города вползает в пустоту ветра, не поймёшь, толи склон пустующий застраивают, толи груда вымученных камней дворцами сделалась: шум волн морских заглушил воображаемое. Поглотила алчность мировое творение, - разлезшаяся власть, ходит по спинам маленьких людей. Иван в ужасе от услышанной брехни, - потрошат маленьких детей – западающим на органы продаёт болотная власть. За дочерей своих боится, вдруг их продадут прислужницами в чужие края. Землю не обманешь, ракушечник - камень глубоко зарыт под глиной, слой чернозёма местами, плесень зимняя на самом верху в зелени новой утонула, деревья распустились, скоро затрепещут листья, трава ранняя ползёт, разрастается по всему солнечному склону, к самому морю спускается, кормит выводки: перепёлок, и уток, и гусей. Дикие гуси давно прокурлыкали в высокое небо, крыльями просвистели, унеслись в ночь солнца, только грусть в глаза оставили. Чайки, те над берегом весь год облака царапают, парят над заботами людскими, в воде холодной нырнут - скуку разгонят, и снова в небо; озарённые ещё робким солнцем перьями высоту небесную отсвечивают, восторг свободе поют, плывут по воздуху неподвижными распростёртыми крыльями. Обдувает их влажный солёный ветер, а мягкопёрые, теплоту растущим дням кричат с высоты. Утягивают, завлекают взор, конец скудной зимы увидели с высоты подбирающегося тепла, разминают задремавшие мышцы, снова ожидают обильные объедки из рук раздетых солнцем людей. Бедному человеку большие заботы вредят. Стены новой веранды из старых камней стоять будут не ровными аршинами, косиной пойдут, неровность в поверхности обозначат, в склон впишутся. Фундамент, железобетоном звенеть должен, врежется в оползневом грунте и два столетия остывать будет. Ряды, из камня снятого с разборных строений, уровень горизонта морского прочертят, как птицы певчие запоют. Камень старым не бывает, - ум людской старится.
Соседи Ивана, - Виктория Карпуша, и её малогабаритный муж - умерщвитель собак и кошек Юра Литвенёк, - люди совсем не замшелые, зятя в Киеве имеют, он там практическими исполнениями судов торгует, цену подкупным людям назначает. Личную судьбу важных людей - дочь из Одессы определяет, вокруг Академий судебной крутится. Все, множителями чужого горя сидят, - с полным достатком ходят, конторы торгующие свободой людей придумали, вяжут обязательствами лживыми решётчатый плетень арматурный в залах судебных, людей в обезьян превратили. Великая беда возвращается в землю древнюю! Где нет справедливости, там нет государства. Везде стон слышен.
Ну, нет… Карпуши и Литвинёк плесенью старого камня до пят обеспокоены, душа их давно мхом заросла. Гниют люди изнутри. Самолюбие своё когтями выцарапывают, зуд спины чешут, глаза крысиными сделались, хитростью обросли, лица как у мертвецов. Хозяина двора, где они теперь живут, - Эдика, сразу умертвили и, кровь их давно почернела. Старый дом Ивана тоже за бесценок присвоить хотят, он им простор затеняет. Ан нет, тут расторопность голодранец показывает,- уже арматуру завёз, щебень и песок насыпал наглец, души чёрные завалил стройматериалами новыми, - склеп новым соседям собирается делать выродок.
- Слышь, ты – сказала фиолетоволицая бабка Вика, Ивану – не делай моим глазам трахому, твоя веранда разворот в мои ворота сузит, мне это и даром не снилось.
- А мне то, что до твоего сна, - скрипнул морщинами Иван, - я тут босяк древний, что хочу то и строю на земле древней, мне площадь дома расширять надо, у меня семь дочерей!
Баба Вика почесала языком губы, - завистливое тело свербит : - Моя дочка одна, важнее твоих семерых, у меня внучка давно бегает, и я мужичка омоложенного себе привела, не для того что бы нюхать твою веранду из вонючего камня, мы для себя живём, нам голытьба ваша мешать будет. К тому же у дочки машина за сто тысяч, колёса широкие испачкаться о твою тухлятину могут, её собачка стука твоих дверей бояться будет. Не надо меня синькой мазать, у меня свой лекарь есть.
- Да ладно соседка, ты же не кошка, не дури понапрасну. Я тебе не мешал, когда дом ставила на чужом месте, ты на моём участке складывала конструкции свои, думаешь, не знаю, как вы Эдика Гасанова закололи до смерти, что бы его участок вам за гроши рваные достался; я сивого пана барчук - меня не одурачишь.
Фиолетовая кожа соседки снова чернеет: - Ах, так! на тебя в суд подам за клевету, недаром лапочка моя Нюша, влиятельную лапу вырастила.
- Твоя Нюша на днях, моего котёночка арматурой огрела, животные не люди, они осознания не имеют. Можешь своего маломерного спросить, даже… - он их не один десяток уморил.
- Ты, брось своими драными лозунгами к моей Нюше придираться, я не позволю манёвр её машины укорачивать, она хорошо в новой системе сидит, забывай солидарность трудящихся пролетарии, ваш танк давно с постамента соскочил, мы вас душить будем как в Освенциме, сократим количеством по задуманному,- ровно в семь раз.
- Скажешь тоже, знаю, - фашизм продолжение инквизиций, я хоть академий не кончал, но в жизнь смело въехал, солидарность моё племенное состояние, - как прожектор общества; хочу в упор всех разглядывать, и ты не помешаешь моим сахарным впечатлениям весь мир обнимать. Пеки оладушки с пудрой матушка, корми своего малогабаритного, ты. – Во! какая, а он тоще моей голодной собаки, хоть и умертвляет их пачками.
Мухи что жили в носу Карпуши, зашевелились, забренчали, понесла к себе в дом со сто килограммами злости, разревелась, стала пирожки жирные жарить, мужа худого раскармливать взялась : - Нам Юрасик, их веранда самочувствие портить будет, наша Нюша с разгону, заехать во двор не сможет. Надо запретить этому оборванцу сарай свой ставить, пусть его Нюша в тюрьму упрячет. Я председателю сельрады заявление вручу, хватит нам голытьбу терпеть, я не для этого Нюшу свою по научному судачить учила. Всё, кончилось время мирное, - нам война выгодна. Так-то «барчук – Иван» знай, с кем связался, я тебя остановлю, у меня врагом номер один записан будешь.
Весну не остановить, тепло дышит вихрями солнечными, стеллит нектары медовые, снова земля любовью ожившей покрывается. Каждое семя что упало, наружу выбирается, расцветает, корни зарываются роднёй бесчисленной в землю. Иван тоже стал траншею в суглинке рыть, скрежет его лопаты бабкино нутро скребёт, основательную опору тонким стенам задумал. Родичей на помощь позвал. Хлеб, сало, - чаем запили, и стали арматуру пилить, шум подняли страшнее атомного реактора. В Карпушиных нервах искры металлические влетают, припадок чуть не случился с ней, Витя Череп принялся бабу Вику успокаивать, - дуррой её назвал; гром скандала весь посёлок застелил, пошла бабуля Юрасику своему жаловаться. Хоть и коротыш муженёк, а по черепу в лоб трубой въехал. Витю потому и Черепом прозвали, всякий удар в голову – железно выдерживает. Ему в Овидиополе землевладелец Сухой за многократную пьянку, кулаком в лоб дал, не упал Витя, удержался на ногах. Сухой, удар свой неудачный проверил, - пошатнулся только работник, снова устоял, крепко пьяница за землю держится. Сухой, бутылку водки выставил, первый человек кто от его удара не падает, - крепкий череп.
Иван тоже удивился выдержке черепковой головы, Вике и Юрасю сказал: - Мне блажь ваша не милее моего кабана, ему я вшиваю в рыло кольца усмирения из стальной проволоки. Пусть с визгом подрывает камни из настила в загоне, меня бессодержательные брюзжания не трогают, не хочу жить с подвохом в наступающий день. Роите отсюда, пока у меня настроение примирительное. Родичи Коля Ташев и Витя Касап спокойно работают, они безразличны к чужим капризам, а Рома дрожит, существенно испугался милицейской угрозы, его не раз в ментуре избивали. Уходить собрался:
- Ты Иван, прежде чем звать на помощь, разберись в отношениях с соседкой, - сердито пропел Роман, - а то от таких взысканий у меня самомнение ухудшается, хочется напиться и поспать. Когда восстановишь перемирие, тогда и позовёшь!
- Ладно, - решил Иван, - каркас свай забетонировали, идём выходку гневную крепким чаем промывать.
Чай горячий язык распаривает, усталость мышц гладит, один другого перебивают друзья – родичи, как вдруг на улице турбинка загудела, отрезной круг арматуру пилит.
- Сидите тут. Я сам посмотрю - забеспокоился Иван, - проведаю писк улицы.
Видит, умерщвитель собак и кошек – Юрась, колени в песок зарыл, слушает команды жены, её возмущение гудит заодно с малым режущим абразивом, - он каркас железный режет.
- Эй! Ого, вы чего это на моём участке гневом хлопочете, заканчиваете наглостью упражняться. – Крикнул возмущённо Иван.
- Тебе гад, что накануне продиктовано было: - Не нужна нам твоя китайская стена, она Нюшино самолюбие задевает. Один раз сказано, - брысь наглец из глаз! Мы на тебя всю Нюшину Академию судебную натравим, сгноим в тюрьме.
Иван от усталости соображал натянуто, но на каркасы спиленные смотрел оскорблённым. Обнял прутья и чуть ли не плачет от обиды за труд потерянный. Преградил Юрасю доступ к последнему уцелевшему каркасу, стержни - как родичей заслонил. …И в глазах потемнело, - получил режущей машинкой по голове, спружинил заодно с прутьями и свалился в траншею.
- Я, сказала, что закопаю тебя – кричала фиолетовая дама, била каблуками, сыпала песок в голову, её Юрась щебнем закидывал, лопатой колотил по рёбрам. Иван ничуть ли, в гробу себя ощутил; песок лился в пазуху и глаза, скрежетал щебень в ушах. Он оставил свою усталость сырой траншее, встряхнулся от неожиданности, собрался порывом безысходности, встал, и ударом мести свалил палача в щебень. Старая жена завизжала припадком озлобления, принялась ногтями царапать насильника, кричит: - Люди он мужика моего убивает, я на телефоне всё засниму, вещдоки собирать начну. Юрась, будь мужиком, раздроби быдле рожу.
Мужичёк подобрал отрезок арматуры, и въехал Ивану по лицу. Жена телефон скрыла, в гортань ногтями острыми впилась, - дружно семейка душит наглеца. Коля Ташев на шум вышел, сила у него неумеренная, чай допить помешали бесхоботные , разделил драчунов; у самого спокойствия - как в трёх слонах сразу: - Валите по домам кроты обиженные, а то я на вас голодных крыс натравлю, передразнивает он бабулю.
- Юрасик! – убивай! - кричит фиолетовая бабка, и властям звонит. - Решению давнишнему пора ход назначать: зовём милицию, скорую вызываем, наконец - то повод созрел, задуманное само пришло. Мне кума – следовательша Нинка Лайнина, давно всё расписала: тебя Юрасик на двадцать два дня в больницу уложить надо, мне нужной статьёй обзавестись надлежит. У моей Нюши – судья нашего Таировского района Галийс Тёпа – друг старый. Он всей Одессе известен, - её бывший…, до сих пор подарки дарит. Пусть в тюрьму самоуправца упрячет, оборванки - дочки по миру нехай идут. Наконец-то вздохнём взвешенно. Тёпа, мне подстроит – что любишь.
Следователь Лайнина, - глистой извивается, рада кумовьям угодить, она девица с облегчёнными мозгами, да прокурор Мрихин больно принципиален, аргументов не нашёл, дважды дело необоснованное закрывает. Удивляется, почему пострадавший Иван Веранда жалобу свою не пишет.
А Нюша подсказку бывшего своего слушает, - он Прыща Иноземца ей советует, намеренно назначает, этот не опростофилится, деляга смачный, пустой камыш – за флейту продаст. Давнюю царапину на голове Юрася нашёл, - обнаружил неизгладимое увечье. Это то, что мне надо, - обрадовался Прыщ, и принялся дело сочинять. Прокурор Мрихин камышом надутое дело - прочитал, он нахальства таких прыщей сразу узнаёт, снова печать о закрытии бреда, - ставит.
Иван Веранда, пристрой веранды тоже давно поставил; от постоянного её вида, жилы красные в глазах соседки беспрерывно лопаются, опять топает ногами мамуля, одна Нюша способна спесь её унять: - Не посадишь его Нюша, не дочь ты мне, расшевели своего бывшего.
- …Подвиньте, как-то этого Мрихина, - советует Бывший, - пусть племянник мой Топиго продвинет сочинённое, он ростом в три аршина вырос даром, что ли картавит, пусть и состоянием обрастает, – непререкаемое указание даёт дядечко Тёпа, - и едкая ухмылка слащавого лица никогда не убегает из его холодных зрачков. Чёрт знает, что про него говорят люди, придумки всякие сочиняют, будто увлечение имеет он сатанинское, - любит джипом на переходах девушек давить, но это неглавное, у у Галийса есть главная мечта – миллиардером сделаться. Любовь – любовью, а накоплению всегда денежки нужны - Нюша знает - Тёпа только государственными знаками берёт. Она уверена, что он - уже миллиардер. Ему под силу автобан: Одесса – Рени проложить. Пусть Саакашвили у него одолжит!.. Во всяком несправедливом Решений – слишком много наличных заходит. Нюша тут - же вспомнила случай давнишний, когда законченный мерзавец, выпускник судфака Тёпа Галийс - её надежды жизненные обрушил. У него деньги главнее всего, истина - не жизненный удел, без неё можно обойтись. Не всякое продвижение в правду упирается, правда дна не имеет, она там, где денег много, - деньги милее белого света.
Всех ценителей денежного права объединила Нюша, пусть мамуля успокоится, её мрачная тень высоченного Топигу сполна достаёт, некуда ему притулиться, потому лживо картавит, у него не начальная школа, двадцать лет выучивался. Силы зла слаженно свирепствуют, сочиняют выгоду свою. Галийс сумму посчитал, и указания даёт: - Устройте следственную постановку, забудьте что было, – будет как нам нужно. На аргументы адвокатов Галийс никогда внимания не обращает, они ему мешают мечту достигнуть, ему до миллиарда мелочь остались. Пусть отбросы общества горбатятся. - Мы правим населением! Не для того под прицелом всех держим, чтобы справедливость от нас требовали. Наше суровое наказание для безденежных назначено. Платёжеспособные пусть гуляют. Тюрьмы голодранцами безвинными наполнять будем. Они нас работой поддельной обеспечивают.
В удовольствии карателей - сатанизм времени помещён!
Дело для них привычное. Обрадовали фиолетовую даму сочинители зла, карта – чёрная дама выпала когда-то ей при ворожбе. - Скучать чумной покровительнице колоды не дадим – кричит на весь посёлок Карпуша. Всякий каприз фиолетовой дамы в зелённой суме лежит, она способна околдовывать сатанинскую власть, - среди них нет людей, одни вампиры отобрались для удовольствия наследников своих. Служба, предназначенная для защиты спокойствия людского, на каприз Карпуши работает. А вы говорите правосудие?! Где вы видите праведность, если узколобые её в муть несусветную переделали, - играют судьбами людей. Наделённые прихотью своеволия, - жиреют для удовольствия костей в будущих склепах. Недолго возились.
…Новый год спускался с небес заодно со снегом новым, замело все улицы, закоулки, и овраги. Метель, медленные снежинки упаковывает в сугробы огромные, не перешагнуть ленивому, не проехать по Ветровой улице. Закрыть бы всю цивилизацию на сто лет, вот бы земля обрадовалась. Карпуша, одному дню не может порадоваться. Всё остановилось , даже транспорт автобусный застрял в системе заснеженного города, одни суды только носятся по белому пространству зимы; беспрерывным шампанским отмечаеют: успех власти сытых, над голодными.
А Иван воображал: будто рядом с лицемером Галияс, сидеть будут десять человек праведную жизнь прошагавших,- судьи совести заседать будут. Не дадут лжецу кривосудие вершить.
Нет в суде честных людей! Где они?
- Всех праведных из дворцов изгнали, чтобы препятствия стяжателям не чинили! Тиранам, в одиночку засуживать невинных удобно.
Сидит Иван закрытым в камере зарешеченной, сырой и тёмной, - увидел темень дням своим. Вспомнил, когда то по малолетству тоже засудить хотели. Судья Ярослав Степанович Бобчук с народными заседателями в судейском кресле тогда заседал, одет был гражданским костюмом, - без балахона и ордена на шее, под которыми ложь прячется, а справедливость из его уст звенела как с небес. Грустит Веранда, ошеломлённый неправедным судилищем
Галийсов, и впервые в жизни библию открыл. Раздают верующие, -
рстраждущим, Писание новое и ветхое в кормушки пихают, - пусть истина доходит до каждого…
Читает он по слогам, четыре класса образования вспоминает, а там написано: « И дал Господь Ною семь заповедей. И первая гласит: Тогда воцарятся отобранные сатанинским злом и, государство, что не имеет справедливого суда – развалится!»
Тут Иван сомкнул веки, Писание тоже закрыл, - он события все, сразу понял!..
